Чарльз Буковски - Рассказы журнала [Иностранная литература]
Я подумал, он не перестанет. Придется его оглушить.
Но когда зажегся зеленый свет, он вдруг кончил. Мы тронулись дальше. Он сидел и всхлипывал. Я не знал, что сказать. Сказать было нечего.
Я подумал: отвезу-ка его к Монго, Гиганту Вечного Кайфа. У Монго в голове полно мудни. Может, поделится с Хайнсом. Сам-то я с женщиной не жил четыре года.
Все позабыл, ничего в этом не смыслю.
Закричит еще раз, подумал я, стукну по голове. Еще одного раза я не выдержу.
— Слушай! Куда мы едем?
— К Монго.
— Нет, нет! Только не к Монго! Терпеть его не могу! Он только будет глумиться!
Эта сволочь не знает жалости!
Верно. У Монго были хорошие мозги, но безжалостные. Ехать к нему не имело смысла. А сам я с этим не совладаю. Мы ехали куда глаза глядят.
— Слушай, — сказал Хайнс, — у меня тут девушка. Два квартала отсюда. Подвези. Она меня понимает.
Я свернул с бульвара.
— Знаешь, — сказал я, — не убивай его.
— Почему?
— Кто, кроме тебя, станет печатать мои статейки?
Я подвез его к дому, высадил, подождал, пока ему не открыли, и уехал. Может, между ног утешится. Мне бы тоже не помешало…
При следующем разговоре Хайнс сообщил, что съехал из дому — Я больше не мог терпеть. Представляешь, тут я ночью принял душ, собираюсь уже в койку, хочу вдохнуть в красавицу немного жизни — и что же?
— Что?
— Я вхожу, а она убегает из дому. Ну не сука?
— Слушай, Хайнс, знаю я эти дела. Я ничего не скажу о Черри — не успеешь оглянуться, как вы снова сошлись, и ты припомнишь мне все плохое, что я о ней сказал.
— Я никогда не вернусь.
— Ну, ну.
— Я решил не убивать мерзавца.
— Хорошо.
— Я вызову его на драку. По всем правилам бокса. Ринг, рефери, перчатки.
— Давай, — сказал я.
Два быка сразятся из-за коровы. Притом костлявой. Но в Америке корову часто получает проигравший. Инстинкт материнства? Бумажник толще? Член длиннее? Пес его знает…
На то время, пока он сходил с ума, Хайнс нанял вместо себя парня с трубкой и в галстуке. Но ясно было, что «Наш королек» при последнем издыхании. И всем было наплевать, кроме тех, кто трудился за тридцать пять и двадцать пять долларов в неделю или бесплатно. Эти любили газету. Она была не такая уж хорошая, но и не совсем плохая. Все-таки там была моя колонка «Заметки старого козла».
А трубка-галстук выпускал газету. Она ничуть не изменилась. Между тем до меня доходило: «Джо и Черри снова сошлись. Джо и Черри снова разошлись. Джо и Черри сошлись опять. Джо и Черри…»
Однажды в среду холодной синей ночью я вышел, чтобы купить на улице номер «Нашего королька». Я написал одну из лучших моих статей, и мне было интересно, осмелятся ли ее напечатать. В киоске лежал номер за прошлую неделю. В синем воздухе запахло дохлой кошкой: игра была кончена. Я купил дюжину пива, вернулся к себе и помянул покойницу. Я давно ждал конца и все равно оказался не готов. Я сорвал со стены плакат и кинул в мусор: «НАШ КОРОЛЕК. ЕЖНЕДЕЛЬНАЯ ГАЗЕТА ЛОС-АНДЖЕЛЕССКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ».
Теперь правительству не о чем беспокоиться. Я снова стал примерным гражданином.
Тираж двадцать тысяч. Если бы мы довели его до шестидесяти — без семейных неприятностей, без полицейских рейдов, — мы бы уцелели. Не уцелели.
На другой день я позвонил в редакцию. Барышня плакала в трубку.
— Буковски, вчера вечером мы пытались тебя разыскать, но никто не знает, где ты живешь. Это ужасно. Все пропало. Все кончено. Телефон звонит без конца. Я тут одна. В следующий вторник вечером мы собираем редакцию — подумаем, как сохранить газету. Но Хайнс все забрал — все материалы, список подписчиков и машину Ай-би-эм, хотя она ему не принадлежит. Нас обчистили. Не осталось ничего.
Какой у тебя нежный голосок, детка, какой печальный, нежный голосок, перепихнуться бы с тобой, подумал я.
— Мы думаем основать газету хиппи. Левая себя исчерпала. Приходи, пожалуйста, во вторник вечером к Лонни.
— Постараюсь, — ответил я, зная наперед, что не приду. Значит, кончились — почти два года. Всё. Полиция победила, город победил, правительство победило. Пристойность снова правит миром. Может быть, и полицейские перестанут меня штрафовать на каждом углу. И Кливер[1] перестанет слать нам записки из своего убежища. А «Лос-Анджелес тайме» можно купить где угодно. Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, Жизнь Печальна.
Однако я дал девушке мой адрес и телефон — чем черт не шутит, авось и порезвимся на пружинах. (Харриет, ты так и не пришла.)
Пришел зато Барни Палмер, политический обозреватель. Я впустил его и открыл пиво.
Он сказал:
— Хайнс сунул дуло себе в рот и нажал на спуск.
— И что получилось?
— Осечка. Он продал пистолет.
— Мог попробовать еще раз.
— И один раз требует большого мужества.
— Ты прав. Прости. Ужасно вчера надрался.
— Рассказать, что у нас было?
— Конечно. Это ведь и мой конец.
— Ну вот, это было во вторник вечером, мы верстали газету. Там была твоя статья, слава Богу, она оказалась длинной, потому что материала у нас не хватало. Никак не могли натянуть на полосу. Явился Хайнс, в дымину пьяный. Только что опять разошелся с Черри.
— Тьфу.
— Ну да. В общем, номер не собирался. А Хайнс путался под ногами. В конце концов ушел наверх, лег и вырубился. Как только он ушел, все начало складываться.
Мы успели, и оставалось еще сорок пять минут, чтобы отвезти в типографию. Я сказал, что отвезу сам. И знаешь, что произошло?
— Хайнс проснулся.
— Как ты догадался?
— Я такой.
— Ну, и он захотел сам отвезти ее в типографию. Погрузил макет в машину, но до типографии не доехал. Утром приходим — лежит от него записка, а в редакции шаром покати — ни Ай-би-эм, ни списка подписчиков, ничего…
— Я слышал. Знаешь, давай посмотрим на это так: он затеял чертову газету, он имел право ее и угробить.
— Но Ай-би-эм-то была не его. Он может попасть в переплет.
— Хайнс привык к переплетам. В переплетах он расцветает. Балдеет от них. Ты бы послушал, как он вопит.
— Но там же маленькие люди, Бук, они работали за четвертак в неделю и все отдавали газете. У них картонные подошвы. Они спали на полу.
— Маленького человека всегда опускают, Палмер. Такова уж история.
— Ты говоришь как Монго.
— Монго обычно прав, хотя он сволочь.
Мы поговорили еще немного и распрощались.
В тот вечер на работе ко мне подошел высокий негр.
— Что, брат, я слышал, ваша газета накрылась?
— Верно, брат, но где ты это слышал?
— Напечатано в «Лос-Анджелес тайме», на первой странице второй тетради. Там небось празднуют.
— Наверно, празднуют.
— Нам ваша газета нравилась. И статьи твои. Крепко заворачивал.
— Спасибо, брат.
В обеденный перерыв (10.24 вечера) я вышел и купил «Лос-Анджелес тайме». С ней отправился в бар напротив, взял на доллар пива, закурил сигару и сел за столик под лампой.
«НАШ КОРОЛЕК» ДОПЕЛ СВОЮ ПЕСНЮ
«Наш королек», вторая по величине подпольная газета в Лос-Анджелесе, прекратил свое существование. Об этом сообщили во вторник ее издатели. Газета не дожила десяти недель до своей второй годовщины. Как сообщил редактор-распорядитель Майкл Энгел, кончину этого еженедельника предопределили большие долги, трудности с распространением и штраф в 1000 долларов за публикацию непристойного материала. По его словам, тираж газеты приближался к двадцати тысячам.
Однако, по мнению Энгела и других сотрудников редакции, «Наш королек» мог бы выходить и дальше; решение о закрытии газеты принял Джо Хайнс, ее 35-летний главный редактор.
В среду утром, когда сотрудники прибыли в редакцию на Мелроуз авеню, 4369, их ждало письмо от Хайнса, где, в частности, говорилось:
«Газета выполнила свою художественную задачу. В политическом же плане она никогда не была влиятельной. Материал, публикуемый нами сегодня, не лучше того, что печаталось год назад… Как художник я должен оставить работу, которая потеряла способность к развитию… хотя это — мое детище, и оно приносит мне доход».
Я допил пиво и вернулся на свой государственный пост…
Через несколько дней пришло письмо по почте:
«10.45, понедельник.
Хэнк,
сегодня утром я нашел в почтовом ящике записку от Черри Хайнс. (Я уезжал на воскресенье и вернулся только утром.) Черри пишет, что она и дети больны, живут на Дуглас-стрит, номер… и у них большие неприятности. Я не мог найти Дуглас-стрит на своей х… карте, но хотел сообщить о ее записке.
Барни».
Дня через два мне позвонили. Не женщина, охваченная страстью. Барни.
— Слушай, Джо Хайнс в городе.
— И мы с тобой тоже, — сказал я.
— Джо опять с Черри.
— Да?
— Хотят переезжать в Сан-Франциско.
